Календарь охотника Жизнь охотничьих видов
Календарь охотника, Сентябрь, Глухарь
Глухарь
К сентябрю выводки окончательно развиваются. Птицы перестают выдерживать стойку собаки. Вылетают на осину и лиственницу, а также на овсяные поля. Наблюдается также осеннее токование — неполное и проявляющееся у отдельных птиц.
В первой половине сентября производится охота на осинах и на лиственницах. Листья осины и хвоя лиственницы привлекают глухаря с первыми холодами и до начала осеннего окрашивания, продолжительность этого периода около двух недель. На осину глухари начинают летать несколько раньше, чем на лиственницу. Вылетают на осины в вечернюю и утреннюю кормежку (вечером — до захода солнца, утром — до восхода); выводки иногда ночуют на месте кормежки. Птицами посещаются обычно одни и те же деревья, которые легко обнаруживаются по валяющимся вокруг них оборванным глухарями листьям и мелким веточкам. Садясь на дерево, глухари производят далеко слышный шум — «лопотанье»; глухарки при посадке «квохчут». После посадки глухари на недолгое время затаиваются, потом начинают кормиться, громко возясь при перемещениях по дереву. При отрывании листа черенок издает характерный щелкающий звук, слышимый примерно за 150 м. При небольшой площади осинника и групповом расположении кормовых деревьев стрельба производится из шалаша, сделанного из соответствующего обстановке материала. Отстреливаются птицы, сидящие ниже. Если площадь осинника велика, охота производится с подхода: охотник обходит место кормежки, прислушиваясь к звукам посадки и «щелканью» во время кормежки и осторожно подходит к обнаруженным птицам.
Охота на лиственничнике сходна с охотой на осиннике. Разница в том, что при значительной высоте лиственниц, более высоком расположении и меньшей густоте их крон подход к глухарю труднее, и в ряде случаев целесообразна стрельба не из дробового ружья, а из винтовки.
В период созревания овсов и после его уборки, когда снопы еще остаются на поле, выводки глухарей любят посещать овсяные поля. Следы таких посещений: помятый и поклеванный овес, помет и перья на поле, а позднее — на поклеванных овсяных кладях. Если посещение глухарей обнаружено в период, когда овес еще на корню, охота производится из-под легавой, с подхода или из шалаша, устроенного на опушке. Когда глухари кормятся на овсяных кладях, шалаш устраивается на поле с использованием клади в качестве маскирующего материала. Осенняя охота на глухаря (с августа по декабрь) — охота с лайкой. Подняв глухаря, лайка преследует его, далеко слышному шуму определяет место, где села птица, отыскивает ее и облаивает. Если на обнаруженную белку собака лает с большим азартом, то сидящего глухаря облаивает более сдержанно, так, чтобы птица не пугалась. Охотник должен подходить к облаиваемому глухарю осторожно, не показываясь птице. Стрельба с далеких расстояний (из винтовки) часто неосуществима — птица обычно скрыта кроной дерева.
Перед началом зимы, когда глухари переходят на питание сосновой хвоей, они чувствуют потребность загрузить свои желудки галькой, играющей роль своеобразных жерновов. В этот период глухари усиленно вылетают на такие места, где они могут собрать гальку — дороги, железнодорожные насыпи и др. Здесь на них может осуществляться охота с подъезда и подхода. Там, где глухари (непуганые) привыкли вылетать на дороги, удобно охотиться с подъезда. Охота производится на рассвете. Охотник должен быть очень внимательным, чтобы не пропустить птицу; мало пуганные глухари иногда бегут перед лошадью или взлетают на соседние деревья, представляя собой хорошую цель. Охота на осеннем току бывает случайной и технически не отличается от охоты на весенних токах. Дробь № 2/0 — 1.
Источник
Осенний и зимний образ жизни глухарей.
Глухарь вообще весьма осторожная и довольно неуживчивая птица; притом он нигде не бывает так многочислен, как тетерев, который в удобных для него местностях водится в огромном количестве. По всем этим причинам глухие тетерева никогда не собираются в такие многочисленные, иногда даже чуть не тысячные, стаи, как их ближайшие сродичи, и позднею осенью и зимою в большинстве случаев летают очень небольшими партиями, по 3—5 штук вместе. Только в северных губерниях они ведут более общественный образ жизни, а там, где имеют обыкновение переселяться из одной местности в другую, как, напр., в гористых странах Сибири, где глухари на зиму спускаются с гор в лога и долины, они, особенно же каменные глухари (Т. Urogalloides) , замечаются нередко в весьма значительном количестве. Переселения эти совершаются иногда на несколько десятков верст, и, таким образом, наши птицы далеко не всюду заслуживают названия вполне оседлых; даже в Средней России глухарь зимой ведет бродячую жизнь и живет в одном и том же участке леса не более месяца; исключения из этого правила, если хвойный лес занимает большое пространство, довольно редки.
Переселения глухарей из гор в низменные хвойные леса объясняются тем, что здесь растет ель и пихта, иглы которых составляют их главный зимний корм; затем здесь, в густом ельнике, им гораздо теплее, и под нависшими ветвями земля у корней нередко всю зиму остается не покрытой снегом. Гораздо сложнее и менее понятны причины переселения глухих тетеревов из лесов по сю сторону Урала — за Камень. Так, из Красноуфимского уезда Пермской губ. глухари к октябрю перекочевывают на восточный склон в Екатеринбургский уезд и в конце зимы улетают обратно, так как первая местность представляет гораздо большие удобства для их летнего местопребывания и относительно большую безопасность ( Подобные переселения делаются глухарями и в местностях, удаленных от Урала. Так, по свидетельству М. Н. Богданова, глухари в Мензелин-ском и Елабужском у. улетают за несколько десятков верст ) . То же самое замечается и, так сказать, в еще более грандиозных размерах в Северном Урале, где, по свидетельству Воро-пая ( Охота на севере России», стр. 19 ) , глухари для перелета за Камень собираются в огромные стаи: «Один раз, — говорит он, — я нашел стадо штук в 150, которое со страшным шумом поднялось вместе с земли и полетело в одну сторону». В Среднем Урале еще можно объяснить этот перелет глухарей поздним выпадением и меньшей глубиной снегов на восточном склоне сравнительно с западным, но на севере уже не замечается в этом никаких резких отличий, и причины этого явления остаются довольно загадочными. Быть может, это зависит от того, что на восточном склоне Северного Урала при сравнительно более густом его населении и большей сухости климата лесные пожары случаются чаще, нежели на западном, а глухарь, по замечанию опытных промышленников, с глубокой осени до поздней зимы держится преимущественно в подпаленном лесу.
Вернемся, однако, назад и рассмотрим жизнь глухаря с самого начала осени.
Как сказано выше, разбившиеся выводки некоторое время держатся в моховых болотах и кормятся исключительно клюквой, иногда до снегу. Но это замечается только в более северных губерниях, где снег выпадает иногда в сентябре. Что же касается средней полосы России, а равно и тех очень лесных местностей, где пашни часто находятся в лесу и нередко вдали от жилья, там глухари в конце августа или в начале сентября вылетают по зорям кормиться на овсяные жнивья и озими, находящиеся в лесу или у края его, а затем, когда хлеб сложен в скирды (на полях же), продолжают летать сюда до поздней осени, даже зимою. Но несмотря на то что это замечено было как мною в Богословске, так Богдановым в Казанской и Киреевским ( См. Богданов и Бутлеров в «Ж. охоты и коннозаводства» 1874 года и Киреевский. «Рассказы лесного охотника». ) в Орловской губ., тем не менее посещения глухарями полей довольно редки: они обыкновенно не вылетают из хвойных лесов и не приближаются к жилью, подобно полевикам.
В большинстве случаев они прямо с ягодного переходят на, если можно так выразиться, древесный корм, а именно со 2-й половины августа глухари уже начинают, хотя поодиночке, посещать осинники и с удовольствием глотают завядший осиновый лист. В тех же хвойных лесах, где встречается довольно много дуба, стало быть, ближе к южной границе своего распространения, глухие тетерева, по-видимому, предпочитают осиновому листу желуди; в Урале, наконец, они тоже не посещают осинников, и любимую пищу их с последних чисел августа в течение почти месяца составляет побитая первыми морозами и завядшая игла лиственницы ( Таким образом, в обоих случаях глухари начинают садиться на деревья и кормиться на них никак не с конца сентября, как полагает М. Н. Богданов, а гораздо ранее. (См. также бар. Нольде. «Охота в Курляндии». — «Ж. Моск. общ. охоты», 1870, стр. 17). ) . Глухари до такой степени наедаются ею, что набивают себе полный зоб и затем, прижавшись к стволу, часто лежа на боку, неподвижно сидят здесь, очень близко подпуская человека. Промышленники держатся даже такого мнения, что сладкая вялая хвоя лиственки опьяняет, даже ослепляет глухаря: «Сидит, бывает, смирнехонько, сова совой, только головой мотает», но вернее объяснить эту неподвижность обыкновенно сторожкой птицы просто обильным количеством съедаемого ими лакомого корма. Зоб их действительно до невозможности набит хвоей и заключает в себе иногда не менее 2-х фунтов иглы; притом очень может статься, что глухарь, наевшись очень плотно, дремлет, подобно каждой птице. Затем надо иметь также в виду, что в это время приходится, вероятно, бить исключительно молодых глухарей, которых и больше, чем старых, а молодая птица, отбившаяся от матки и начинающая жить своим умом, всегда становится еще глупее и доверчивее, чем была при матке. Действительно, старых глухарей, особенно самцов, на осинах и лиственницах удается бить очень редко. Глухарки же гораздо доверчивее, но нередко вылетают сюда по нескольку вместе — стайками. Вообще они собираются в большие стаи и гораздо общительнее, чем самцы, которые часто летают поодиночке, по 2—3 вместе и редко смешиваются с первыми.
Это, быть может, находится в некоторой зависимости от т. н. осеннего токования глухарей, т. е. вернее всего — репетиции весенней игры. Выше мы приводили пример того, как перелинявшие старые самцы, не имевшие почему-либо самок весной, а также подраненные, даже осенью приходили в исступление до бешенства и бросались на людей и животных. Однако, судя по всему, случаи осеннего токования старых глухарей очень редки, и оно замечается исключительно у молодых — селетков, а иногда и у прошлогодних самцов. Но токование это не имеет и слабого подобия с настоящею игрою и настолько слабо и тихо, что неизвестно многим охотникам и промышленникам. В Урале далеко не все лесовщики говорили о том утвердительно, а из охотников-писателей только один Киреевский (1. с.) рассказывает о том, что один старый охотник убил в сентябре глухаря на игре, едва слышной даже на близком расстоянии, и делает затем вовсе ненужное предположение, что это токо-вик, легко раненный весною. В Германии многими наблюдателями несомненно доказано, что токуют или, вернее, пощелкивают осенью почти только одни молодые самцы ( Токование это наблюдалось с августа до конца сентября, даже в ноябре (по нов. стилю). См. Wurm. „Das Auerwild». ) .
С первым снегом, на севере — иногда в начале октября, глухари начинают мало-помалу сдаваться в самые глухие места хвойных лесов и уже почти не встречаются в одиночку. Любимым местопребыванием их зимою служат, как сказано, еловые и пихтовые леса; последние, судя по тому, что у дальних глухарей, т. н. сибирских, хотя большая часть их Пермской и Вятской губ., зоб всегда битком набит пихтовою иглою, они предпочитают первым. В моховых болотах глухари держатся реже, так как ягоды клюквы скоро становятся для них недоступными, а растущий здесь мелкий и редкий сосняк не доставляет для них лакомого корма и мало защищает от ветра. В Средней России глухие тетерева обыкновенно живут зимою около глухих оврагов и незамерзающих речек и родников, около которых всегда растет рябина и калина, ягоды которых составляют для наших птиц большое лакомство. Кроме того, глухари питаются зимой и можжевеловыми ягодами, а в Северном Урале (впрочем, только осенью) подбирают на земле осыпавшиеся кедровые орехи. Но главным зимним кормом их, особенно самцов, все-таки служат хвоя и верхушечные почки елей, пихт и сосен. На этом основании многие немецкие лесничие причисляют глухарей к вредным птицам, особенно же за то, что последние будто бы обламывают верхушки саженцев, но этот вред слишком ничтожен и не может иметь у нас места.
Зимний образ жизни глухарей крайне однообразен. Обыкновенно стайка глухарей, поселившись в какой-либо местности, не покидает ее в течение большего или меньшего периода времени и в известное время дня, утром и вечером вылетают из чащи, всегда следуя определенному направлению, и садятся довольно высоко на деревья. В сумерки часто можно издали видеть этих огромных птиц, рассевшихся на высокие ели, почти всегда порознь. Днем они больше сидят в частом ельнике, на земле, часто остающейся не покрытой снегом, но ночуют они зимой, за редкими исключениями, на деревьях ближе к стволу, поджав одну ногу и спрятав голову под крыло ( См. Wurm. „Das Auerwild». ) . На деревьях глухарь все-таки находится в относительно большей безопасности от хищных зверей, а пернатые хищники редко могут справиться с такою большою птицею. Впрочем, по свидетельству барона Нольде, кроме филинов, столь страшных для них весною, в это же время, в пору токования, глухарей бьют даже ястреба-тетеревятники, в чем он убедился, замечая убыль самцов на нестреляных токах и найдя неподалеку гнездо ястреба с свежеубитым глухарем, а неподалеку кости другого ( Барон Нольде, 1. с, II, 138. ) .
Но вообще хищные звери для них гораздо более опасные враги. Не только лиса, а летом и медведь ловят линячих глухарей и молодых кополят, но даже мелкий хищник, как горностай, бывает причиною гибели громадной птицы. Случаи эти известны многим промышленникам на Урале и в Сибири и не подлежат никакому сомнению. Тот же автор ( Барон Нольде, 1. с, Неbt I, стр. 53. ) рассказывает со слов старого латыша-охотника, что, когда последний подкрался к глухарю, токовавшему на земле, птица внезапно взвилась столбом на такую высоту, что казалась с жаворонка, и оттуда упала мертвою почти к ногам охотника, который, к удивлению своему, заметил на шее птицы белую повязку, оказавшуюся горностаем еще в зимнем одеянии. Глухарь оказался с прокушенным затылком. Еще чаще глухие тетерева становятся добычею куниц и соболей, которые, по-видимому, схватывают их и сонных на деревьях и также уносятся ими на большие расстояния. Промышленники Восточной Сибири появление соболей в какой-либо местности, в которой последние до того не замечались, объясняют именно этим обстоятельством, но это, конечно, имеет мало правдоподобия.
Во всяком случае, главный враг глухарей всюду и везде все тот же охотник-промышленник, убивающий их весною на токах, осенью при помощи собаки, а зимою добывающий их пастями, сильями и подпружками. Весенняя охота на глухарей нам уже известна. Остается рассмотреть осенний и зимний промысел этих птиц.
Как было говорено, охота с легавой на глухариные выводки ограничивается только одним июлем. В августе поматеревшие глухарята не выдерживают уже стойки и при малейшей опасности на земле улетают и рассаживаются по деревьям. Таким образом, легавая собака оказывается уже вовсе излишнею, и гораздо полезнее брать с собой обыкновенную, т. н. русскую, породу собак — чистую лайку или, что чаще бывает в средних губерниях, помесь ее с дворняжками, значительно уступающую первой в своих охотничьих способностях. Чутье, зрение и слух развиты у лайки в изумительной степени; вместе с этим, она соединяет удивительную понятливость и неутомимость, так что вообще представляет собою превосходный материал для образования помесей, и очень странно, что до сих пор никто не обратит на нее никакого внимания. Нам кажется, что из помеси лаек с сеттерами должна со временем образоваться отличная собака для охоты на лесную дичь, собака с гораздо лучшим чутьем, чем у сеттера, у которого она должна заимствовать только стойку и отчасти склад. Мы не станем, однако, распространяться здесь о признаках, свойствах, равно о происхождении лаек, беличьих, зверовых собак, принадлежащих собственно к одной породе — северных лесных собак, равно не будем здесь говорить о вероятном участии этой породы при образовании русской густопсовой породы борзых, оставляя все эти вопросы до более удобного случая, и переходим прямо к охоте с лайками на глухариные выводки.
Охота эта заключается в том, что промышленник, взяв собаку, приученную подманивать глухарей, идет в те места леса, где думает найти выводки, пускает собаку вперед, и время от времени подзывая ее к себе, прислушивается, не лает ли она, и затем идет на голос, нередко версту и более. Обыкновенно лайка, почуяв выводок на земле, сгоняет его отсюда и, как только глухарята рассядутся на ближних деревьях, начинает лаять на них изо всей силы ( Замечательно, что та же самая лайка вовсе не лает на рябчиков и старого черныша, так как они боятся этого и улетают. ) . Нередко бывает, что выводок, особенно если он был найден в сече или лесной лужайке, летит далеко в лес, но это нисколько не смущает умного пса, и он во весь дух бежит по тому же направлению и отчасти верхним чутьем, но больше при помощи своего острого зрения и слуха отыскивает вздеревивших кополят и дает знать о том своему хозяину. Глухарята нисколько не боятся собаки и очень долго не слетают с дерева. Старые глухари, по словам Воропая ( Записки об охоте на севере России», М., 1871, стр. 8. ) , даже любят дразнить ее: забравшись на вершину ели или на толстый сук, они считают себя в полной безопасности и, опустив голову книзу, начинают издавать горлом какие-то хриплые звуки (рычкает — говорят охотники). В таком положении глухари (осенью) и глухариные выводки сидят иногда по получасу и более, так что охотник всегда успевает подойти к ним. Но следует заметить, что собака ни в каком случае не должна касаться лапами дерева, как это она часто делает, когда лает на белку и куницу. Глухарь этого не любит и часто улетает, особенно старый. Глухарята несравненно глупее тетеревят: они не слетают с деревьев даже после многих выстрелов, и нередко удается перебить их до последнего. В Северном Урале, в Павдинской и Богословской дачах, где глухарей гораздо больше, чем у нас в подмосковных губерниях тетеревов, мне не раз приходилось убивать по 2 и 3 кополенка с одного дерева, разумеется стреляя сначала в нижних. Они смотрят только на собаку и не обращают внимания ни на охотника, ни на выстрелы, разве последние будут неудачны: раненая птица, барахтаясь, большею частию возбуждает в прочих тревогу, и они улетают дальше. Конечно, здесь, как и всегда, кополуха делается первою жертвою, тем более что в противном случае она легко может поднять весь выводок и скрыться с ними из виду.
К старым глухарям, за исключением того времени, когда они вылетают кормиться на лиственницы и осины, подкрасться без собаки очень трудно. Собака, таким образом, отвлекает его внимание и дает возможность охотнику подойти на ближний ружейный выстрел. Хорошая лайка даже, по словам промышленников, должна, завидев или заслышав подходящего хозяина, сейчас отбежать несколько в противоположную сторону так, чтобы птица, следя за нею, не могла заметить приближения охотника. Впрочем, молодые глухари осенью, когда соберутся в стаи, очень смирны, особенно в уединенных лесах Дальнего Севера. Гофман в своем «Путешествии на Северный Урал» рассказывает, что глухари осенью целым стадом садятся на одно (?) дерево, нисколько не беспокоятся о смерти своих соседей и сидят на дереве до тех пор, пока наступит и их очередь. Брант, спутник Гофмана, застрелил однажды сряду 8 птиц на одном и том же дереве и имел при этом довольно времени, чтобы зарядить три раза свое двуствольное ружье (шомпольное). Еще смирнее, по-видимому, каменные глухари в Восточной Сибири.
( Здесь кстати упомянуть о наблюдениях Артура Нордманна над весенним токованием каменных глухарей на Нижнем Амуре. (См. «Bullet. de la Societe des Natural. de Moscou», стр. 261—266). По словам последнего, эти глухари собираются здесь на токах в таком громадном количестве, что он с 4 охотниками убивал по 20 штук в день, и сначала незаметно было никакого уменьшения, и птицы не боялись выстрелов. Всего же в течение всего периода токования убито здесь до 100 штук. Токуют они тоже как обыкновенные — на дереве и на земле, но очень часто на одном высоком дереве садятся два и более, а всего замечательнее, что токование начинается у них не рано утром, а в 9 часов утра и продолжается до полудня. Они так же распускают крылья и делают те же эволюции, как и наши глухари, но самое токо-ванье каменных глухарей гораздо однообразнее: оно состоит только из одного щельканья, которое под конец несколько учащается и напоминает щебетанье воробья; щебетанье это продолжается 5—6 секунд, а затем снова начинается редкое щелканье. Настоящего металлического скирканья у него нет, и все время он видит и слышит очень хорошо. Что касается самок, то они все время токования (продолжавшееся до тех пор, покуда не распустилась лиственница) держались стадами в густом кустарнике и добывались с большим трудом. )
Во всяком случае, эта главная, наиболее добычливая стрельба глухарей и молодых по преимуществу продолжается до сентября. Затем она уже принимает все более и более случайный характер: в этом месяце имеют место только второстепенные способы добывания глухарей из ружья — стрельба на жнивах, осинах и лиственницах, и начинается их ловля, которая в конце осени и в начале зимы является почти единственным средством добывания этих птиц.
Стрельба глухарей на жнивах употребляется почти единственно в тех местностях Средней России, где пашни при значительном отдалении от жилья прилегают, вернее, врезываются в большие леса. Глухих тетеревов бьют в таких местах из ружья, например в некоторых уездах Ярославской губ., в западной части Орловской, в Спасском у. Казанской губ. и, вероятно, во многих других. Вообще глухари едва ли не чаще вылетают кормиться в поля в восточных лесных губерниях, где притом хлеб часто лежит в кладях и не свозится в селения до глубокой зимы. На эти клади глухари часто летают зорями целыми стайками, и в окрестностях Богословского завода нередко подкрадываются к птице во время ее кормежки. Большею частию глухие тетерева летают на овсяные жнивья и озими и, раз повадившись на какое-либо поле, продолжают посещать его до снега. На этом основании иногда делают тут шалаши или землянки, покрываемые соломой, а для большей вероятности на успех ставят поблизости от них приваду из овсяных снопов, к которым иногда прибавляют еловых веточек. Обыкновенно таких привад и шалашей делается несколько, так как стреляные птицы не скоро начинают снова летать на прежнее место. Несмотря на это, иногда случается, что после первого выстрела глухари не улетают и продолжают кормиться, не обращая внимания на убитого товарища, и таким образом удается застрелить пару, даже тройку в одно утро. Обыкновенно стреляют на жнивах утренними зорями, почему в шалаш забираются еще с ночи. Говорят, что в таких случаях полезно бывает ставить у привад (на земле) чучела глухарей, но вообще глухарь, как птица неуживчивая, не любит близко подсаживаться к своим собратам. Этим объясняется отсутствие настоящей стрельбы на чучела, (имеющей) такое важное значение в осенней охоте за тетеревами: если и случается, что глухарь подсядет к чучелам, то это бывает очень редко; еще реже случается, что эта осторожная птица сядет на расстояние ружейного выстрела. В осенние и зимние морозы свежее перо глухаря приобретает еще большую крепость и упругость, чем у косачей, и дробь часто скользит по нем, не причиняя ему ни малейшего вреда ( Бутлеров в статье своей об охоте в Спасском у. Казанской губ. («Журн. охоты и коннозаводства», 1874 г.) сообщает о следующем оригинальном способе стрельбы глухарей на жнивах. Один знакомый его охотился таким образом: делал раму (горизонтальную) на маленьких катках, к ней прикреплял вертикальные палки, к которым привязывались снопы, так что с виду все это походило на копну, садился в нее и потихоньку подкрадывался к скирдам, где сидели глухари. Подобные способы охоты при помощи различно устроенных щитов и рам, маскирующих охотника, употребляются при добывании дроф, фазанов и при заганивании куропаток в сети и силки ) .
Осенняя стрельба глухарей из шалаша на жнивах все-таки, за немногими исключениями, менее употребительна, чем добывание их с подхода на осинах и лиственницах. Выше уже было говорено нами, что в конце августа и начале сентября после первого сильного утренника, как только подвянут листья осины, а на северо-востоке — хвоя лиственницы, глухари с жадностью бросаются на этот корм и в это время бывают так заняты своим делом или же настолько набивают свои зоба, что часто не замечают приближения охотника и вообще неохотно слетают с этих деревьев. Эта жадность, с которою глухие тетерева накидываются на осиновый лист и лиственничную хвою, объясняется тем, что к тому времени, т. е. к сентябрю, ягоды становятся уже большою редкостью, и птицам поневоле приходится переходить на грубый и сухой древесный корм и хвою по преимуществу. Понятно, что завянувший лист осины и лиственничная игла, схваченная морозом, представляют все-таки более нежный корм для птиц, тем более молодых, еще не привыкших к обычной зимней . Таким образом, то и другое является, так сказать, переходом с ягодной пищи к древесной.
При этой охоте обыкновенно нет никакой надобности в собаке: промышленник, заметив заранее места, посещаемые глухарями, б. ч. выслушав с вечера (перед закатом), куда летит и куда опускается птица, на рассвете осторожно подкрадывается к этому месту и прислушивается к шуму, который производит глухарь своим клювом, ощипывая и шелестя листвой осины или лиственничной хвоей. Наевшись, глухарь тут же просиживает зоб и неохотно слетает, тем более что часть в это время дремлет, сидя близко к стволу, иногда даже прижавшись к нему. Притом следует заметить, что большинство птиц, добываемых таким образом с подхода, птицы молодые и еще неопытные, так что охота эта бывает весьма добычлива. В Урале начиная с 1-го, а чаще 8-го сентября (с рождества богородицы) глухарей на лиственницах бьют местами (напр. в Среднем) даже в большем количестве, чем весной и в конце лета, что зависит от того, что к тому времени полевые работы приходят к концу и у крестьян более свободного времени. Успех охоты, по-видимому, много зависит от состояния погоды: чем последняя ветренее, тем более вероятности подойти незамеченным на выстрел. Здесь, в Урале, бьют глухарей б. ч. из винтовки пулею, редко из дробовиков заячьей дробью, так как птицы обыкновенно садятся на самые высокие лиственницы, крона которых начинается нередко на последней трети высоты дерева.
Изредка удается подъехать к кормящимся глухим тетеревам и верхом на лошади, реже с телеги, хотя на санях зимою они иногда и подпускают на дальний выстрел из винтовки. Кроме того, осенью, даже зимой можно стрелять глухарей влет во время их перелетов на кормежку и обратно, но этот способ употребляется, конечно, только охотниками, а не промышленниками, и то весьма немногими. Дело в том, что глухари, подобно тетеревам, в течение большего или меньшего периода времени имеют определенное место для ночлега и жировки и летят туда и обратно в определенном направлении один за другим, так что при удачном выборе места не один раз удается выстрелить по летящим птицам. На этом основании Аксаков советует даже сгонять сидящих глухарей помощью особого загонщика, что представляет тем большее удобство, что они, слетев с высоких деревьев, всегда возьмут книзу. Таким образом, эта стрельба на перелетах почти соответствует чучелиной охоте на тетеревов. Конечно, промахи бывают здесь весьма часто, и много глухарей улетает подбитыми, но раненая птица всегда смирнее, и подкрасться к ней несравненно легче, а притом и садится она гораздо выше на деревьях, иногда почти на самых верхушках: здесь ему всякая опасность виднее, да и слетать ему гораздо удобнее.
Охотой с подъезда заканчивается осеннее добывание глухарей и начинается ловля последних, к которой мы и переходим.
Зимняя ловля глухарей и другой лесной дичи обусловливалась, как и весенняя, по крайней мере, до самого последнего времени главным образом не столько большею легкостью этой ловли, доступной каждому, сравнительно со стрельбой сторожкой птицы, сколько недостатком, дороговизною пороха и трудностью его добывания. Можно положительно сказать, что в последнее десятилетие вследствие усилившегося запроса на дичь количество лесной дичи, пойманной разными снастями, увеличилось в несколько раз и этот промысел сделался на севере гораздо более распространенным, чем прежде. Конечно, говоря по справедливости, осенний и зимний лов дичи далеко не имеет такого вредного значения, как весенний, но дело в том, что все-таки слишком большой процент пойманной птицы погибает совершенно напрасно и делается достоянием различных хищных зверей и птиц. Ловля возможна только при значительном количестве силков, ловушек, капканов и т. п., а эти снасти необходимо приходится считать десятками, сотнями, и они располагаются на таком огромном протяжении, что нет никакой физической возможности в своевременном их осмотре. Эти так наз. путики северных промышленников, как известно, идут иногда на несколько десятков верст, притом при каждой непогоде засыпаются снегом, и множество их, часто с попавшейся птицей, остаются до весны не разысканными своими владельцами. Можно положительно сказать, что более трети из числа пойманных глухарей, рябчиков, тетеревов не достается промышленнику, да из остальных двух третей значительный процент заветривается и портится до приезда скупщиков дичи и бракуется последними. Вообще стреляная дичь ценится значительно дороже, и остается пожелать, что со времени открытия весенней продажи пороха стрельба дичи мало-помалу приобретет перевес над ловлею, и запретительные меры, клонившиеся к уменьшению и уничтожению этого губительного промысла и бывшие, понятно, доселе мертвою буквою, получили бы т. с. законное основание.
Главная, наиболее употребительная, ловля глухарей есть ловля слопцами, давушками. Этим способом добывается, судя по всему, около трех четвертей всего количества глухих тетеревов, привозимых зимою в обе столицы из северо-восточных губерний. И та и другая снасти имеют одинаковое основание: как здесь, так и там птица, тронувшая насторожку, придавливается тяжестью доски или плашки. Разница только в мелких частностях — второстепенных частях ловушек. Прилагаемый рисунок изображает давушку, употребляемую для ловли тетеревов и глухарей в Северо-Восточной России и в Зырянском крае по преимуществу. Обыкновенно давушка эта ставится на открытых местах, в особенности по речному берегу, около которого глухари любят держаться зимой, так как ищут здесь песку и мелких камешков. Во многих местностях снасти эти настораживают еще с осени, но в таком случае приманкой бывает уже какая-нибудь ягода, б. ч. брусника или калина, между тем как зимой в них нет особенной необходимости и птица даже гораздо лучше идет на точок, т. е. землю, расчищенную от снега, или просто песок, насыпанный на последний. Очень часто с боков давушки накладывается хворост, даже делаются загородки из еловых ветвей, и птица, таким образом, принуждена идти прямо в снасть через насторожку и потому редко может увернуться от обрушивающейся на нее тяжести.
Более сложен и замысловат другой способ ловли глухарей — пружками (Смоленск. губ.), называемыми местами подпружками (Яросл. губ.) и чипками, очипками или задержками (Олонецкая губ.). Он основан на том, что птица, пробегая через известное место, задевает за петлю и вместе спускает насторожку, удерживающую вершинку молодого деревца. Последнее выпрямляется, задерживает петлю, и птица, пойманная за шею или ногу, висит до прихода охотника. Таким образом, глухарь, тетерев или рябчик могут быть похищены только птицею, а следовательно, гораздо большее количество дичи достается промышленнику; но этот способ имеет два весьма важных неудобства: во-первых, птица, пойманная подпружками, очень бьется и умирает иногда спустя много часов, потеряв значительную часть своего веса, и, не говоря уже о варварстве такой ловли, такая дохлая дичь еще невкуснее Давленой. Во-вторых, в сильные морозы стволы молодых деревьев теряют свою упругость и, становясь очень хрупкими, не могут быть настораживаемы; через это подпружки употребляются исключительно осенью и в начале зимы.
В Олонецкой губ. эти подпружки, или чипки, употребляются б. ч. для осенней ловли тетеревов и рябчиков и устраиваются следующим образом. В разных местах леса, где более водится дичи, иногда на протяжении пяти или шести верст очищаются молодые березки и нагибаются. К концу их привязываются две недлинные веревки, одна на конце с петлями, другая — с кляпцем, т. е. сучком, посредством которого настораживается этот род ловушки. Шагах в пяти от дерева выкапывается ямка в четверть глубины, круглая или четырехугольная. Яма эта сверху слегка закладывается хворостом и мхом и засыпается ягодами, пыжевником (высевками льняного семени) или торицею; по бокам этой ямки на противуполож-ных концах вбиваются два сучка сучком вниз и между ними кладется нетолстая палка, за которую зацепляется кляпчик; поверх всего этого расстилаются петли, которых бывает на веревке от одной до пяти. Птица, видя приманку, садится на хворост, закрывающий ямку, попадает ногами в петли, и, как только дотрагивается до поперечной палочки, кляпчик соскакивает, дерево выпрямляется, и она вздергивается наверх, попадая в петли иногда головой, иногда крыльями, но более всего ногами. Ловля эта начинается здесь с конца августа или с начала сентября, и у одного промышленника сильев бывает иногда от ста до 500—600 штук.
Несколько иначе ловят пружками глухарей в Смоленской губернии. Устройство этой ловушки видно из рисунка. Выбирается на опушке небольшая березка, не выше 2 сажен; на вершине ее счищаются сучья аршина на два; к концу ее привязывают силок, б. ч. волосяной, а на бечевке — небольшой кляпчик; затем березка пригибается, кляпчик упирается верхним своим концом в поперечную неподвижно прикрепленную к столбикам перекладинку, а нижним концом втыкается в зарубку небольшой дощечки (в 0,75 арш. длиной), задний конец которой укреплен неподвижно. Таким образом эта насторожка удерживается кляпчиком в несколько приподнятом положении, но небольшой тяжести достаточно, чтобы она упала на землю и березка, не удерживаемая более, выпрямилась. Спереди и сзади насторожки бросается хворост, что делается с тою целию, чтобы птица непременно шла в то место, где расставлена петля. Последняя имеет обыкновенно около 0,5 аршина в диаметре. Что касается до приманки, то она изменяется, смотря по времени года. Осенью большею частию на насторожку (довольно широкую) кладут кисть рябины, но в начале зимы, когда ловля эта всего употребительнее здесь, приманкой служат два точка по обоим сторонам насторожки. Каждый точок, б. ч. круглой формы, имеет около аршина в диаметре и обыкновенно заготавливается заранее, еще до снегу; именно на этом месте срезается дерн и насыпается довольно толстый слой песку, время от времени подновляемый. Глухарь издалека видит эту приманку, прилетает на точок, затем спустя некоторое время непременно бежит кратчайшим и удобнейшим путем на другой, т. е. через насторожку и растянутый силок: насторожка падает, березка выпрямляется и моментально задергивает силок.
Вот все главные способы ловли глухаря. Изредка последних кроют шатрами — коническою сетью — на привадах, устроенных для полевых тетеревов; но, сколько известно, специально для глухарей шатров нигде не устраивается. Однако там, где они держатся в одних местах с тетеревами, особенно же, как это иногда бывает, где они летают на опушки кормиться в те же места, как и последние, глухари, увлекаемые примером полевиков, изредка спускаются на приваду — овсяные снопы, особенно когда около приманки натыкать верхних побегов молодых елок и сосенок. Аксаков* упоминает об одном охотнике, который рассказывал ему, что он, занимаясь около десяти лет и видя, что глухари, прилетая иногда к приваде вместе с простыми тетеревами, никогда (?) на нее не шли, а сидели в близком расстоянии на деревьях, преимущественно на соснах, ломая крепкими своими носами молодые летние побеги, называемые погонцами, вздумал употребить эти погонцы для приманки глухарей; он нарубил верхних побегов с молодых сосен и натыкал их на приваде около овсяных снопов. Догадка его увенчалась полным успехом: глухари стали опускаться на приваду и, кушая сначала сосновые верхушки, стали потом есть и овес. С тех пор он стал постоянно втыкать сосновые побеги на привадах, если замечал глухарей в числе простых тетеревов. В иной год удавалось ему в разное время покрыть в продолжение зимы до двух десятков глухарей; но никогда более трех в один раз не крывал. Однако не подлежит сомнению, что там, где глухари имеют обыкновение кормиться осенью на пашнях, вообще в более населенных местностях, там они могут идти под шатер и без приманки из хвойных веток. Это следует не только из сказанного нами выше об осенней ловле этих птиц на жнивах и хлебных кладях, но также и из того, что в некоторых местностях Средней России, напр. в Нижегородской губернии, глухарей нередко стреляют из шалаша, а также и с подъезда, приваживая их на овес, рассыпанный в каком-либо месте проселочной дороги, идущей по опушке леса.
Наконец, местами в Оренбургском крае, по свидетельству Эверсманна ( Естественная история птиц Оренбургского края», стр. 337. ) , где именно, однако, неизвестно, глухарей ловят также капканами. По всей вероятности, приманкою здесь также служат или точки, или ягоды, но в обоих случаях, конечно, разведенные дуги капкана (вернее всего, заячьего) прикрываются снегом.
Нельзя сказать, что такая крупная дичь, как глухарь, до сих пор не возбудила желания в человеке попытаться приручить и одомашнить эту птицу. Но, к сожалению, большая часть попыток, сделанных в этом смысле, не принесла удачных результатов, и сколько известно, до сих пор никто не мог добиться ее полной акклиматизации ( См. «Акклиматизация» («Приручение и одомашнение тетеревов глухих»), 1861, вып. 9-й, стр. 105—110. Заметим кстати, что, по Хватову, глухари большой породы весят в Новгородской губернии от 25 до 35 фун., а малые от 10—15 фун. ) . Взрослый глухарь, а глухарка в особенности, редко выживают более году в неволе, и этого не могли достичь даже в таком благоустроенном зоологическом саду, как гамбургский. Это зависит, главным образом, от того, что пленные птицы не могут привыкнуть ни к лишению свободы, ни к перемене пищи, хиреют и умирают от истощения. Таких необходимо держать в просторном и уединенном помещении, выложенном кое-где мхом, а местами усыпанном песком и усаженном елками и сосенками, а кормить летом ягодами, а зимой и весной — молодыми побегами хвойных деревьев.
Но глухари, пойманные на первом году жизни, тем более птенцами, не только приручаются при хорошем уходе, но живут по многу лет ( По Вурму, 6—8 лет. См. «Das Auerwild», стр. 41. ) , даже токуют, несутся и выводят детей, которые, однако, в большинстве случаев погибают от болезни ног. Вурм приводит в пример Штергера, который, найдя четырехдневных птенцов, кормил их сначала муравьиными яйцами ( Friederich советует также в первые дни кормить глухарят растертым мясом, рубленым яйцом и творогом. ) , через 2—3 недели различными ягодами, затем салатом, крессом, сельдереем, зеленым горошком, мелко изрезанными яблоками, кукурузой, чечевицей и т. п. Через три месяца самцы уже начали токовать; вообще как эти последние, так и самки развивались у этого опытного любителя птиц скорее и перегодовалые достигли большей величины, чем дикие. Настоящее токование (весеннее) началось с января (?), и до того времени ручные самцы делались все сердитее и сердитее, начали щипаться и бить крыльями, когда их брали в руки. Самки снесли по 7—12 яиц, но глухари часто мешали им в кладке и нередко даже разбивали яйца. Впоследствии Штергеру не раз удавалось разводить таким образом глухарей, но, по-видимому, и он не мог добиться третьего поколения. Подобные же результаты были достигнуты и в Скандинавии, где даже удалось получить в неволе помесь глухарей с тетеревами.
У нас также многие охотники и любители птиц держали и выкармливали глухарей, и последние жили у них по нескольку лет и также размножались. Судя по всему, взрослые глухари большой породы переносят неволю гораздо хуже и умирают скорее, чем мелкие, что очевидно из большей дикости первых и подтверждается свидетельством г. Поспелова ( См. «Ж. охоты», 1875 г., ноябрь ) . Этот последний несколько раз приучал глухарей, пойманных цыплятами, воспитывал их: они скоро привыкали и ручнели, но, выросши, улетали в лес; также он брал яйца глухарок и подкладывал их под курицу, но высиженные глухарята умерли оттого, что к корму их прибавлялся мякиш белого хлеба (По замечанию Хватова (см. «Акклиматизация», 1860, вып. IV, стр. 157), глухарята едят его очень охотно, но до того жиреют, что кости у них в ногах и крыльях делаются мягки, вследствие чего не могут ни ходить, ни летать ) . Та же участь постигла птенцов, высиженных индейкой. Хотя последняя водилась с ними лучше, чем курица, и цыплята были у ней гораздо здоровее и надежнее, но глухарята объелись зеленых крапивных гусениц и умерли в один день. Наконец, в 1860 г., в начале июня неутомимому любителю удалось набрести в лесу на глууарку, сидевшую на гнезде, в котором оказалось шесть цыплят, только что вышедших из яиц и еще не высохших. Он взял их с собой, посадил в корзинку, выложенную пухом, сверху покрыл ее заячьей шкурой и поставил на теплую лежанку. Несмотря на это, цыплята все-таки зябли, и первые два дня приходилось беспрерывно согревать их в руках дыханием. Начали они есть и пить только на другой день; первые две недели Хватов кормил их разными насекомыми и муравьиными яйцами, которых они клевали сами; только по прошествии этого времени он стал выносить их на волю и пускал бегать в траве. Оперившись наполовину (?), глухарята перестали садиться в корзину, которую они считали за мать, и отдыхали подле нее. Два птенца не вынесли линяния (?), умерли, а четыре, два самца и две самки, благополучно выросли и приручились так, что брали корм из рук и летали и бегали всюду, нисколько не стесняясь близким соседством людей, собак и кошек. Ночевали они обыкновенно на устроенном для них шесте ( Это косвенным образом доказывает, что глухари и на воле не всегда ночуют на земле ) . Зиму глухари содержались в плотном срубе с большим окошком, откуда их изредка в ясные солнечные дни выпускали в снежный грунтовой сарай; кормили их овсом, гречей и ржаным хлебом; изредка давались также ягоды брусники и клюквы; вместо воды употреблялся снег.
В марте самцы начали токовать. В апреле был сделан им выход из сарая в огород и пришлось подперить им крылья, а так как вскоре начались между ними жестокие драки, то один был отсажен. В конце апреля глухарки устроили себе гнезда в сарае, вырыв в земле ямки и нанеся в них перьев, моху и сухой травы, и начали нести через день по яйцу. Самец, заметя самок на гнездах, стал гонять их и даже разбил одно яйцо, так что Хватов был вынужден закрыть гнезда ящиками с отверстием, достаточным для входа самок. Таким образом они благополучно вывели одна 8, другая 6 цыплят.
Эти последние так же, как и матки, нисколько не боялись человека и были даже ручнее цыплят обыкновенной курицы. Воспитание глухарят при матерях не представляло уже никакого затруднения. Недели три их держали в сарае и огороде, кормили муравьиными яйцами, муравьями и мелкими тараканами, обваренными кипятком, а глухарки приучали их находить червячков, ловить мушек и прочих насекомых. Когда же поспели ягоды земляники и черники, воспитание глухарят облегчилось еще более, и последние вскоре начали подниматься на деревья и весь день бегали по всему селению, возвращаясь в сарай только на ночлег, а также укрываясь от жары и непогоды. Самец же продолжал токовать беспрерывно все лето и хотя не причинял вреда маткам и птенцам, но никого не пускал в огород и всех клевал клювом и колотил крыльями.
К сожалению, в конце июля болезнь (?) похитила всех глухарят и одну из маток, и, таким образом, вопрос об акклиматизации этих птиц не был разрешен окончательно. Тем не менее нет причины сомневаться в возможности полного одомашнения глухарей, и, вероятно, найдутся любители и охотники, которые будут еще счастливее в своих опытах. Принесет ли пользу эта акклиматизация или нет, будет ли когда-либо выгодно разведение глухарей, тетеревов и т.п. дичи, это вопрос иной, на который вряд ли можно ответить положительно. Притом мясо глухаря вовсе не ценится гастрономами: в большинстве случаев оно отзывается смолой, почему нередко требует предварительного вымачивания в слабом уксусе. Конечно, этот вкус объясняется родом пищи глухарей, и мясо прирученных, как доказали опыты, теряет его, но и тогда оно все-таки не может быть сравниваемо с мясом курицы, тем более — индейки.
Смолистый вкус мяса глухарей, в свою очередь, объясняет, почему оно портится не так скоро, как у прочей лесной дичи; быть может, от этой же причины глухари, особенно самцы, имеют мало глистов. Главные паразиты этих птиц — клещи (Ixodes ricinus) и пероеды (Philopterus chalicornis) — живут на теле, а не во внутренностях.
Остается теперь сказать несколько слов о количестве глухарей, добываемых в Европейской России, и о значении этого промысла. Но напрасно было бы ожидать, что это количество очень значительно и что промысел глухарей занимает одно из первостепенных мест в ряду прочей дичи. Напротив, глухарь в промышленном отношении играет второстепенную роль, и его добывается несравненно менее, чем рябчиков, тетеревов, серых и белых куропаток. Конечно, весьма трудно, если не невозможно, определить хотя приблизительно, сколько ежегодно убивается и ловится этих птиц, но надо полагать, что это количество, по крайней мере, вдесятеро менее общего числа убиваемых тетеревов. Это доказывается тем, что в Москву — главный центр торговли дичью — в зиму 1874—75 года, по собранным нами сведениям, было доставлено никак не более 3 000 пар глухарей, между тем как в тот же период времени, начиная с июля по март, было доставлено сюда около 750 000 пар рябчиков и до 550 тысяч пар тетеревов. Это объясняется тем, что, как сказано выше, мясо глухарей мало уважается городскими жителями и большею частию, как это мы можем сказать относительно Пермской губ., употребляется на месте самими промышленниками, которые очень уважают глухаря за его величину и пренебрегают рябчиками, даже тетеревами, тем более что за них дают им более высокую цену, чем за первого. Да и в столицах пара глухарей стоит немного дороже пары тетеревов.
Источник
