Осенним вечером давали апельсины у овощного сразу за углом

Покрывает землю жёлтая листва,
Гуси-лебеди торопятся на юг.
А тогда стояла дикая жара.
А тогда со мною рядом был мой друг.
Как нас лихо захватила круговерть,
И ракета вдруг пронзила темноту.
Знали мы, что где-то рядом бродит смерть,
И предчувствовали в воздухе грозу.
Эх, такая нам солдатская судьба.
А дома город спит, на улицах покой.
Видят сны от малыша до старика,
Ну а мы, оставив страх, вступаем в бой.
И свистели пули с ночи до утра,
Как мартены раскалился автомат.
Хоть не слышно было громкого «Ура!»,
Зато всюду раздавался русский мат.
Всё горело, что ещё могло гореть,
Даже камни превращались в пыль.
Ох, как трудно мне сейчас об этом петь —
Будто снова оживает эта быль.
Всё открылось с болью на заре,
Я надеялся, что ты ещё живой.
До сих пор то утро вижу я во сне,
Как умылись горы кровью молодой.
И вот с девчонкою твоей теперь идёт другой.
Он и сыт, и пьян, и губы в табаке.
И на плече её висит своей рукой,
Там, где больше не лежать твоей руке.
Выпью я за твой покой стакан вина,
Да только водкой чашу горя не залить.
Жизнь есть жизнь – она у нас всего одна.
И как нам с тобой тогда хотелось жить!
Майским утром я возьму букет цветов,
Поклонюсь ребятам павшим до земли.
Тем, кто дело своё знал без лишних слов,
Кто не струсил и в бою не отступил.
Вечной памятью вам будет наша жизнь,
Мягким пухом – родимая земля.
Ратным подвигом, страна моя, гордись.
Ратным подвигом молоденьких ребят.
Покрывает землю жёлтая листва,
Гуси-лебеди торопятся на юг.
А тогда стояла дикая жара.
А тогда со мною рядом был мой друг.
А тогда стояла дикая жара.
А тогда со мною рядом был мой друг.

Воины Российские испокон Иваны всё,
И костьми Ивановыми устлана земля.
Но война последняя вдруг избрала Сергия.
Сколько полегло их там — Бог тому судья.
Сколько вас положено, Сергии, Серёженьки —
Только ему ведомо, да вашим матерям,
Да тем, кто указал туда вам пути-дороженьки,
Кто приказы отдал вам. Но они молчат.
Что же было нужно нам прикрываться дружбою?
Что же было нужно там? Как теперь понять?
Вбить бы кол осиновый маршалу Устинову,
Да генерала Язова через строй прогнать.
Строй солдат калеченых, с костылём повенчанных.
Пусть бы он сказал тогда, кто тому виной.
Старые догматики взялись играть в солдатики,
А стали те солдатики Серёжкиной войной.

СЛУЧАЙ В РЕСТОРАНЕ.

А. Щербань. Исполняет Г. Евдокимов.

Простите, вы не знаете слова
Высоцкого — про чёрные бушлаты?
Вы извините, что я к вам довольно датый —
Я только как три дня из ДРА.

А за соседним столиком —
Лязг, как на бегах.
Весёлые истории,
Ребята все в цепях.
Да это китчи, фрэдди,
Слащавая вода,
Нет, «крокус», «айрон мэден»,
«Металл», «суперзвезда».

Товарищи, а не вспомнить ли ещё
Про звёзды на погоны и под сердце?
Нам духи тоже вкладывали перцу —
Досталось и на грудь мне, и в плечо.

А за соседним столиком —
Праздник, сразу ясно.
Футбольные историки,
И импорт бело-красный.
Кутнуть — святое дело.
Победа, как-никак.
Ну, кто сегодня смелый?
Кто против «Спартака»?

Послушай-ка, а знаешь что? Давай
О друге, не вернувшемся из боя.
А у меня их не вернулось двое.
Давай, четыре рюмки наливай.

А за соседним столиком —
Подбритые височки.
Культурненько, пристойненько,
На галстуках — кресточки.
А флаги рвём в куски!
Нет, лучше на носки!
Их не добили танки,
Так их доколотят янки.
Пацаночки — фашисточки,
Пацанчики — фашисты.
Мамашки — завотделами,
Папашки — коммунисты.

Простите, вы не знаете слова
Высоцкого.

Товарищ Брежнев, вы большой политик,
Лежите под Кремлёвскою стеной,
Но, ради бога, вы меня простите,
Что я за ваш не выпью упокой.
Но, ради бога, вы меня простите,
Что я за ваш не выпью упокой.
Когда войска в Афган вы посылали,
Мы думали, что рушится земля.
О том, что мы деревья там сажали,
Вещало телевидение с Кремля.
Мы столько там деревьев насажали,
Вещало телевидение с Кремля.
А вы с большой трибуны заверяли
О помощи афганской стороне.
Мы сухари с водичкой попивали
На этой необъявленной войне.
В гробу мы вашу помощь увидали
На этой необъявленной войне.
Мы там немало тысяч потеряли,
Но вам уже об этом не узнать.
Ведь, посылая нас, вы твёрдо знали —
Обратно не придётся забирать.
Ведь, посылая нас, вы твёрдо знали —
Обратно не придётся забирать.
Забыть о вас Афган нас не заставит.
Посавить памятник афганцам пробил час.
А я б его на Красной Площади поставил
С огромным указателем на вас.
Его б на Красной Площади поставить
С огромным указателем на вас,
Товарищ Брежнев.

Мимо красных, как кровь, знамен.
Мимо стройных рядов, колонн.
Мимо лжеоснов, снов и звонких слов.
Мимо фальши,
Мимо сборников всех речей,
Мимо тридцать седьмых ночей,
Кровь рекой течёт, плоть мою несёт дальше, дальше.
Мимо зон и тройных постов,
Мимо храмов, что без крестов.
Вдоль дворцов царей и секретарей,
Мимо воли,
Мимо дач аппаратных шлюх,
Мимо нищих больных старух,
Мимо цинковых гробов
И детей рабов в поле.
Ах, Русь, неужто это ты?
Но где же твой победный клич?
И лишь на фоне нищеты рыдает
Бронзовый Ильич.
А сколько блёклых от дождей
Повсюду гипсовых вождей?
И, значит, в омуте речей
Рыдают тыщи Ильичей,
Но только дальше река течёт.
Кто не с нами был, тот не в счёт.
Ведь были разными, но в речке красными
Стали флаги.
И плыву я, такой, как есть.
Мимо лозунгов «Ум и честь»
Мимо счастья всех людей
И других идей на бумаге.
И так, проплыв по крови до моря,
Я узнал совершенно точно,
Что это Сталин принёс нам горе,
А теория непорочна.
Я снова слышу: «Ум и честь»
Не зря же создан генофонд.
Ты дай убогому поесть,
И он опять пойдет на фронт.
Но я кричу не для того,
Чтоб стать на модный пьедестал.
Я сам от этого всего
Смертельно в общем-то устал.
Устал смеяться и рыдать,
А на семь бед один ответ.
Мне просто больно наблюдать,
Как нас дурачат столько лет.

Последние метры последних военных дорог
Врезаются в наши тяжёлые траки.
В Россию плеснём мы свой пёстрый железный поток.
Готовьте таможни для нашей атаки.
Наш груз контрабандный не сыщешь руками,
Рентгеном его не найти.
Оружием, наркотиком стали мы сами —
Их яд почти в каждой груди.
Идем в упаковке: в гипсе, стали, цинке, броне.
Депешно опять нас кто-то потребовал там, за кордоном,
Мы приняли вызов, но знаем: сегодня мы просто в цене.
Цена упадёт, и опять начнут подставлять наши щёки к вашим ладоням.
Перейдём Рубиконы – квиты с долгами,
Все религии – блажь полугрешных богов.
Верою, правдой стали мы сами,
Их соль – в ранах наших мозгов.
Пятнадцатипалой рукою усталой нас стиснет родная страна,
Начнёт с наших душ сдирать воспалённую кожу запретов.
И к ней упадём мы на грудь, как пожизненные ордена –
Для павших и падших зачтите падение это.
Пусть пушечным мясом нас сытые звали,
Им можно купить честь, а нам не продать ран.
Рабами, героями стали мы сами,
Нам не за что жить здесь, но было за что погибать там!

Трио «Последний шанс».

Осталась в прошлом та война, все знают, в чем и чья вина,
За всё заплачено сполна и даже больше.
Живых утрат не возместить, могил зарытых не разрыть,
Парней весёлых не забыть – ведь нам за них и жить, и быть.

Припев:
И будем мы сегодня петь, чтоб тех, кто пал, душой согреть,
Чтоб нашей правде не истлеть – она должна всегда гореть.
И пусть не полон этот зал, ведь нас сюда никто не гнал.
Сюда нас память привела, в тебе и мне она жива.

Мы не забудем, мы верны всем тем, кто жить мечтал как мы,
Кто крикнул – «Мама! Земляки! Два года – это пустяки!»
Как кто — то ткнул карандашом, себя и всех уверив в том,
И прозвучал тот черный рок, колонны двинув на восток.

Так осознаем, что для нас сегодня дан последний шанс:
Не повторить ошибок вновь, чтоб не пролить невинных кровь.
Проснись, восстань, святой народ. Велик, могуч Российский плот.
Сожги, разрушь обман и тьму и сам верши свою судьбу.

Припев.
В тебе и мне она жива.

Эх, гражданочка-гражданка.
Рюмка кислого вина.
Косо смотрит коммуналка
Из разбитого окна.
За стеной гремит посуда,
Выясняются дела.
Слева: «Пьянь, мотай отсюда!»
Справа: «Где же ты была?»
Хило скрипнут половицы,
Двери хлопнут — всё, прощай!
То ли выть, то ль материться
В нищий быт, в казёный рай.
А кому-то без разбора —
Спецпайки и ордена
И заборы от народа.
Кому — мир, кому — война.
За столом сосед буровит
Речь похмельную с утра.
А моя душа всё бродит
У Джадранского хребта,
Где в тюльпане чёрном взлёта
Ожидала в край родной
В цинк запаянная рота
Из страны, всем нам чужой.
Лёня спит, ему не снится
Материнский страшный суд,
Пацанов погибших лица
В вихре лжи кремлёвских смут.
Все долги давно списали
Со счетов. Ну как же так?
Воевали, умирали
Девять лет — какой пустяк.
Вот пришёл — нормально, парень.
Пострелял — ну будь здоров!
Но куда же с костылями?
В черноту афганских снов?
Замешав всю боль на водке,
Пью за павших для живых
В коммунальной комнатёнке —
Девять метров на троих.
Эх, гражданочка-гражданка.

РАЗГОВОР В ОЧЕРЕДИ.

Осенним вечером давали апельсины
У овощного сразу за углом.
Ревниво очередь за первыми следила:
«Ну кто там прёт так нагло напролом?»
«Эй, продавец, по два кило, не больше,
Да побыстрей, промокли здесь стоять!»
В строю едином разругались в клочья.
Очнулся грузчик: «Эй, кончайте, вашу мать!»
«Ну и мужьё пошло — одни сплошные хамы.
Нальют глаза и брызгают слюной.»
Пошла волна от очень нервной дамы,
Сигнал к атаке тем, кто за спиной.
Толпа стеной, в готовности авоськи.
К весам прилипнув, продавец держала фронт,
Озябшие от холода ладошки
Обвешивали дружный наш народ.
«Вы не стояли здесь, мужчина, отойдите!
Какие нервы надо! Что за спех?
Вам полкило? Для дочери? Спешите?
В больницу? А вы что, хитрее всех?
Вас здесь путём обманным много бродит.
Культурной женщине до ночи что ль стоять?
То ветеран, то вас тут черти носят,
А продавец вон говорит не занимать.»
Качнулся грузчик: «Парень мечен, слышь, железом.
Без оскорблений! Мать, ты дуру не гони
И не ори, орёшь — пацан-то ведь в протезе,
А потому видать, с последней он войны.»
«Так я ж его туда не посылала!
Мой тихо-мирно даже близко не служил,
А инвалидов в нашем обществе навалом.
Всех пропускать через себя — не хватит сил.»
От этих слов сдавили спазмы горло.
В боях словесных воевать не довелось.
И апельсины вдруг посыпались невольно
Из рук на грязь в дождинках крупных слёз.
И развернувшись молча и неловко,
Пошёл стучать протезом вдоль витрин.
А вслед неслось привычно и негромко:
«Возьмите сдачу, как вас, гражданин.»

МЫ ВАС В АФГАНИСТАН НЕ ПОСЫЛАЛИ.

Вокруг я слышу разговор порой,
Что раньше было поколение иное,
Что был скромней наряд, что быт другой,
Что мы, мол, не позналися с бедою.
Нет, не могу я с этим согласиться.
Заслуга наша в том, что молодые,
Что на полях пшеница колосится,
Встают кварталы новые жилые.
И на безусое, на молодое племя
Сполна досталось горечи познать.
На ратный подвиг нас избрало время,
И нам дано в бою не отступать.
Афганистан, твои трудны дороги
И перевалы горные круты,
Поэтому и лица юных строги,
Что повзрослели парни до поры.
Прошедшая сквозь тысячи смертей,
Вернётся юность, на груди — медали,
А кто-то словно пулей в спину ей —
«Мы вас в Афганистан не посылали!»
В бою отваги нам не занимать,
Хотя, заметьте, бой мы не искали.
Так как же вы могли о нас сказать —
«Мы вас в Афганистан не посылали!»
Любить вы не умели и страдать,
Вы боль утраты просто не познали.
Без сердца надо быть, чтобы сказать
«Мы вас в Афганистан не посылали!»
Я очень верю всем ровесникам моим,
Кто старше чуть и кто меня моложе,
Кто кровь в бою и пот в труде пролил,
Кто брата стал мне ближе и дороже.
Достойные сыны твои, Отчизна,
Стоят на страже рубежей святых.
Во имя мира и во имя жизни
Я верю в поколенье молодых.

Трио «Последний шанс».

Алая кровь запеклась на броне.
Говорят, что погиб я по дешёвой цене.
Говорят, что напрасно со смертью играл.
Говорят, что напрасно здесь жизнь я отдал.

Припев:
Просим, люди, не сыпьте на раны нам соль,
И откуда понять вам материнскую боль.
Слухи грязные прочь от достойных побед,
До могил наших вам вроде дела и нет.

И откуда понять вам, как здесь мы живём,
Как под грузной плитою третий тост молча ждём.
Эти плиты вовеки нам уже не поднять,
Поседевшую маму никогда не обнять.

Кто стоял у руля десять лет той войны,
Нас послал – мы погибли, совсем пацаны.
А теперь всё напрасно – так все говорят.
Материнские души болят и болят.
Только мы твердо знали, выполняя приказ, –
Честь России никто не уронит из нас.
Вы ж в кощунстве погрязли, политической лжи.
Где же вера, где правда? Слышишь, мама, скажи!

Эй, кто там, за роялем, маэстро, вы не правы,
Что нам сыграли бодро весёленький фокстрот.
Сегодня в этом зале, в прокуренном пивбаре
Собрался на поминки второй десантный взвод.
А ну сыграй, папаша, хоть что-нибудь, да наше,
И не смотри, что мало нас сидит вокруг огня,
Здесь все, кто жив остался, кто с пулей рассчитался,
Да не смотри, папаша, все слушают тебя.

Припев:
Играй, маэстро, нам сегодня подушевней,
А мы нальём тебе, нальём еще вина.
Не знаешь наших, так черт с тобою,
Играй что хочешь, чтобы плакала струна.

Эй, милая красотка, почем сегодня водка?
Да не жалей, красавица, для нас сего питья —
Сегодня мы гуляем, своих мы поминаем,
Пусть будет пухом мальчикам родимая земля!
Ну что молчишь, маэстро? Твоё святое место.
Ты протираешь клавиши от пота и от слёз.
Ну что ж, отец, спасибо, всё было очень мило,
А мы покатим дальше свой траурный обоз.

Не знаешь наших, так черт с тобою,
Играй что хочешь, чтобы плакала струна.

ВЕЧЕР ВОСПОМИНАНИЙ 8 МАЯ.

Я был почти что нагишом,
Вдруг слышу — кто-то в дверь вошёл,
И на пороге вырос Леха с коньяком.
Ну что стоишь невинным другом?
Коньяк на стол, ботинки в угол,
Всё остальное разберётся за столом.
Поют «кукушку за рекой»,
И мы махнули по одной.
«Ну как дела-то, Леха?» «Вроде всё путём.»
«А помнишь, Леха, как в Термезе
Мы мечтали по приезде
Посидеть и вспомнить путь, что мы пройдём?
Таял снег, как будто свечи,
Ведь тогда была весна,
И солнце поднималось над Амударьёй.
И как под вечер прям навстречу
Полупьяный старшина
Небрежно честь нам отдал левою рукой ?»
Мы сидели, ели-пили,
Говорили и курили,
Материли потихоньку кой-кого.
Там, в Афгане, было туго,
Но спасала вера в друга
И коротенькое с Родины письмо.
Мы помогли им, чем могли,
Сказали «хватит» и ушли,
И в феврале наш контингент пришёл домой.
Там мы дрались довольно стойко.
«Что ж, давай за перестройку. «-
И мы с Лёхой отдуплились по второй.
Теперь на Родине наш полк,
И канонада поумолкла.
И лишь во сне кричим: «Сержант, меня прикрой!»
Но ещё долго, очень долго
С обострённым чувством долга
Будем харкать мы израненной судьбой.
Мы вспоминали батальон,
Баглан, Кундуз и Хайратон,
И тех ребят, что сейчас лежат в сырой земле.
Им не покинуть этот пост.
И, как обычай, третий тост
Мы пили стоя за погибших на войне.
Жаль, быстро кончился коньяк,
Воспоминания — долой,
И Лёха мне уже хотел сказать «гуд бай»,
Но тут пришлось немного рявкнуть:
«Что ты, ей-богу, как не свой!
Вон, видишь браги сколько, только вспоминай,
Как лезли в гору чуть живые,
А оттуда били в нас,
И как мы пыль глотали с грязною водой,
И тот дуканчик на отшибе,
Где дуканщик, ой хитрец,
Пытался выклянчить патрончик боевой.»
«А я немного облысел,
И неженат, и денег шиш,
И кое-кто орёт, что я такой-сякой.
Там в 20 лет отведал вшей,
Понюхал порох и гашиш,
Быть может, мало, но мне хватит с головой.»
Стихнет музыка, уйдёт базар за прошлые дела,
Майский день нас встретит ласковым дождём.
Завтра мы с тобой наденем медали-ордена
И по широким нашим улицам пройдём.
Пусть обнищала вся страна,
Всё это, Лёха, ерунда.
Бог даст, и это мы с тобой переживём,
Но завтра мы с тобой наденем медали-ордена
И по широким нашим улицам пройдём.
И по широким нашим улицам пройдём.
Ой, по широким нашим улицам пройдём.

ДО ПЕРВОГО УБИТОГО.

Я испытал не раз судьбу свою,
Чтоб знать в конце концов, чего ж я стою,
Но первое крещение в бою
Назначено для каждого судьбою.
Обманчива на фронте тишина,
И вот уже гремит команда «К бою!»
До первого убитого война
Нам кажется мальчишеской игрою.
До первого убитого не знал,
Чем станет для меня передовая.
Как не склонял бы я войну по временам,
А корень свой она не изменяет.
Когда увидишь всё, тогда поймёшь,
Как мудрость собирается в морщины,
И по глазам внимательно прочтёшь,
Кто из мальчишек может стать мужчиной.
Дурак лишь не боится умирать,
Он ничего при этом не теряет.
Я потерять боюсь жизнь, Родину и мать,
Но ради них окоп переступаю.
Не верю я болтливым смельчакам.
Всё сказанное ими — это глупость.
Лишь тот герой, скажу по правде вам,
Кто презирает собственную трусость.
И если женщины, заметив, скажут нам,
Что возвратились мы совсем другими,
В душе будь благодарен, старина.
Спасибо им за то, что не забыли.
До первого убитого война
Нам кажется мальчишеской игрою.
Пока тебя не впишет тишина
В число погибших после боя.