Куклы высокого полета
«Осень моей весны» в постановке Резо Габриадзе
Премьера театр
Фото: Пресс-служба театра Резо Габриадзе
В центре «На Страстном» продолжаются гастроли Тбилисского театра марионеток под руководством Резо Габриадзе. Самый лиричный спектакль мастера пересмотрела АЛЛА ШЕНДЕРОВА.
Когда-то в прежние времена этот спектакль назывался «Осень нашей весны» — режиссер, сценарист (среди его фильмов — «Мимино» и «Кин-дза-дза!»), художник и скульптор (автор памятника Чижику-Пыжику) Резо Габриадзе впервые поставил его в середине 1980-х. Тогда жив был не только Советский Союз, но то, может быть, единственно хорошее, что в нем было: ощущение общей судьбы, да и вообще — духовной общности. Не со всеми, конечно. Но хотя бы с несколькими десятками зрителей, которых вмещал созданный Резо театр — тот самый, с наклонной башенкой и часами, к которому и сегодня стремятся туристы, теряясь на хитро вьющихся тбилисских улочках.
Но теперь маэстро обращается уже не к сверстникам, вспоминающим вместе с ним нищее послевоенное детство, а к новым поколениям зрителей, так что спектакль называется «Осень моей весны». Герой прежний — птичка по имени Боря Гадай: огромный клюв, клочки рыжего пуха и крошечное яйцевидное тельце. Тельце дрожит на ниточках, управляемых грозными богами, то есть кукловодами, одетыми в черное, но не скрывающими своих лиц.
Вообще, в театре Габриадзе все устроено как в древних мифах, где были боги, были великаны, но были и просто люди — так и у Резо куклы бывают разного размера. Есть большой шарманщик Варлаам — он сидит на деревянном ящике и держится за сердце. «Тебе, Варлаам, правда плохо или как тогда в милиции?» — вьется около него Боря, озвученный великим артистом Рамазом Чхиквадзе. После похорон все на кукольной сцене как будто становится меньше: и бабушка Домна, вдова Варлаама, и даже столб со счетчиком, вокруг которого летает Боря, жалуясь на тех «фраеров», что не умеют заставить счетчик крутиться в обратную сторону.
Потом к сухонькой Домне прискачет начальник милиции на крупном коне, на заду которого горит красная звезда: итогом Бориных проказ станет конфискация мебели.
«От двух войн спасся, а на родине стал жертвой квартплаты»,— всплакнет тут Боря, вспомня Варлаама.
Надо ли говорить, что десятилетия назад разлетевшиеся на цитаты реплики сегодня блестят, как новая копеечка? И вот это сочетание неожиданно ставшего злободневным текста со старомодной изысканностью провоцирует зрителя не только на ностальгию и радостное узнавание, но на то самое духовное единение, о котором мы уже позабыли. Хохочущий и повторяющий вслух реплики зал превращается в одного очень детского и абсолютно открытого зрителя.
Кто не видел «Осени моей весны», тому обязательно стоит рассказать, что Боря выкупит мебель, приведя к гипсовому Атланту, поддерживающему деревянный шкафчик с надписью «Госбанк СССР», его подругу Флору и разжившись за это пачкой двадцатипятирублевок. А потом у него окажется тайная любовь — златокудрая Нинель, сетующая на ревнивого мужа и биологическую классификацию, не позволяющую ей любить пернатого. И полетит Боря по всему Кутаиси — плевать в прохожих четвертными, смотреть кино («Кто проткнул экран, целуясь с Вивьен Ли?») и кутить с красотками. Хлебнув из поднесенного птицей бокала, куклы (у каждой своя фигура и кудри особой масти) падают, а пернатый ловелас щекочет им пятки: «Слава труженицам легкого поведения тяжелой промышленности Грузии!»
А потом все будет, как в песне Галича: «Мент приедет на козе, . в КПЗ», только не на козе, а на лошади со звездой. Но прежде чем поймать неуемную птицу и запереть в деревянный ящик с красными буквами КПЗ, мент и бабушка Домна покажут класс мелодекламации, обмениваясь репликами в такт вальсу «На сопках Маньчжурии».
И пока они поют, Боря высовывает поникший клюв из-под арестантской робы и просит бабушку купить ему семейные трусы, как у мужиков в камере, а зритель, задыхаясь от смеха и тоски, думает: почему бы птице просто не вылететь между прутьев? Ан нет: вылететь Боря сможет, только когда его отпустят на могилку к Домне. И подстрелят в полете. Потому что в том заповедном краю, где по-прежнему горят красные звезды, крутятся неумолимые счетчики, а люди снова гибнут за квартплату, единым тюремным правилам всегда подчиняются все, даже птицы.
Источник
«Осень моей весны».
Мы сидели в кафе Резо Габриадзе у театра марионеток имени его же в ожидании начала представления.
Помешивая ложечкой сахар в чашке кофе, смотрела в окно, выходящее в соседний зал.
This photo of Gabriadze Cafe is courtesy of TripAdvisor, а не моё🙂
Но там точно так же сидел этот же грузинский дедушка.
А рядом с ним сверкающая глазами экзальтированная тётечка в шарфике, готовая вот-вот грохнуться в обморок от всего, что вещал ей в диктофон этот самый дедушка.
Среагировала я изначально на это упадание.
Потом на прорвавшийся восторженный шёпот: «. в ВАШ прошлый приезд в Москву. «
Я не тормоз, но настолько была уверена, что Резо Габриадзе давным-давно умер, что попросила мужа перепроверить в Wikipedia.
Оказалось, что этот 79-летний грузинский художник, кинорежиссёр, писатель, сценарист, скульптор и Руководитель театра марионеток имени самого себя — жив-здоров и даже даёт интервью, пока мы ждём его спектакль.
Заодно, всё из той же Википедии, узнала, что он не только кукольник, но и сценарист таких фильмов, как «Мимино» и «Кин-дза-дза».
Спектакль «Осень моей весны» —
Это история о Боре Гадай, маленькой птичке с большим сердцем. Действие происходит в грузинском городке Кутаиси в послевоенное время. После смерти шарманщика Варлама Боря остается единственной опорой в жизни бабушки Домны. Сам того не желая, он превращается в вора, влюбляется в красавицу Нинель и переживает множество опасных и увлекательных приключений. Это рассказ о путешествии сквозь мечты, отчаяние, гнев и радость. Это магическая смесь кукольного мастерства, грузинских народных песен, танцев и дорогих автору воспоминаний.
прошёл ещё и под этим впечатлением.
Рецензия на постановку от журнала КоммерсантЪ-ru.
Трудно было уследить за смыслом, потому что спектакль шёл по-грузински, а субтитры на английском транслировались над сценой, но это удалось.
И неожиданно для меня самой, мне понравилось.
Источник
«Осень моей весны», театр марионеток Резо Габриадзе в «Ударнике»
Сказочный сюжет про птичку Бориса, который после смерти инвалида двух войн Варлама сначала помог его вдове Домне расплатиться с долгами, получив пачку казенных 25-рублевок из Госбанка за посредничество между статуей-колонной банковского портика и его возлюбленной, а потом пустился во все тяжкие, проткнул киноэкран, пытаясь поцеловать Вивьен Ли (до того любил «Мост Ватерлоо), оказался в КПЗ и был приговорен судом к пожизненному заключению в витрине охотничьего магазина с последующей передачей тушки в тбилисскую академию наук (предполагаю, что для кутаисской пташки эта часть наказания особенно тяжела), напоминает (может, это субъективные мои ассоциации) «Счастливого принца» Уайльда, хотя мораль притчи Уайльда другая. У Габриадзе, по большому счету, морали вообще нет, есть только не требующее большой мудрости понимание, что жизнь конечна, а любовь вечна — усатый начальник кутаисской конной милиции («Сталин!» — ошибочно, но от этого не менее радостно узнают в нем своего бессмертного грузинского вождя маленькие русские обезьянки, оживающие на секунду из спячки, в которую их вгоняет представление на незнакомом языке с пунктирно намеченным сюжетом) отпускает Бориса из заточения проститься с умершей Домной, и, подстреленный, пернатый герой умирает на могиле Домны и Варлама, а крест, с помощью которого артист управлял куклой, добавляется третьим к первым двум. Что касается собственно кукольной техники — в этом отношении театр Габриадзе меня не восхищает совершенно, хоть убейте. Сценарий, где натужные афоризмы типа «лучше естественное голодание, чем искусственное питание», наверное, громко и с подтекстом звучавшие в середине 1980-х, сегодня, да еще вперемежку с псевдопоэтичными заклинаниями про «звезды и совесть», не вызывают восторга и подавно. Говорят, еще какая-то выставка кукол Габриадзе проходит в «Ударнике» попутно — я ее не обнаружил, да и что еще можно показать вдобавок к тому, что экспонировалось сравнительно недавно в ГМИИ:
Распиаренный павильон, якобы специально выстроенный для демонстрации спектаклей — это картонный портал, ничем не примечательный, плюс тюлевая занавеска, обтягивающая зрительскую зону по периметру. Впечатление же собственно от спектакля — еще более сдержанные, чем в прошлый раз, когда я пересматривал «Рамону» в СТИ:
От посещения «Ударника» в целом и подавно. Видел в фойе резиновые «скрижали завета» от группы Recycle на стене и видимо им же принадлежащий монументальный памятник фейсбуку (проект надгробия на ближайшую перспективу, как пить дать) в центре зала. «А почему вы продаете входные без места по тысяче рублей?» — допытывал Габриадзе лесбийского вида девицу от организаторов гастролей. — «Мы же договаривались на полторы!»
Источник
Осень его весны
В Грузии на 85-м году жизни умер Резо Габриадзе.
Режиссер, сценарист, художник, скульптор, драматург, прозаик — говоря о Габриадзе, проще сказать, кем он не был. Даже бетонщиком по молодости. Ну, и журналистом — писал на социальные темы. И сам же иллюстрировал свои тексты, чем, наверное, сильно облегчал жизнь фоторедакторам.
Эта многогранность привела к тому, что Габриадзе любили все — и высоколобые интеллектуалы, и широкие слои населения. Первые — за тончайший, почти рвущийся лиризм, за сострадательный юмор, за щемящий трагикомизм. И, конечно, за созданный им Тбилисский театр марионеток — маленькое чудо, ворвавшееся в большое искусство. Для не театралов Габриадзе тоже стал в доску своим. И неважно, что эту фамилию знают не все, зато в приветственном «ку!» из «Кин-дза-дзы», снятой по его сценарию, приседал чуть ли не каждый гражданин бывшей империи. Да и «Мимино» (еще одно детище сценариста Габриадзе) давно растаскано на цитаты.
Вспомните какой-нибудь грузинский фильм с национальным колоритом — автором обязательно будет Габриадзе. Это и уморительные короткометражки — «Кувшин», «Пари», «Покорители гор». И, например, полнометражная «Необыкновенная выставка» — о скульпторе, разменявшем уникальный дар на изготовление надгробий… «Поразительное грузинское своеобразие», о котором писали кинокритики, стало фирменным стилем Габриадзе, и теперь уже непонятно — передавал ли он этот колорит или сам его создал. Ясно одно — интеллектуал Габриадзе стал идеальным «народным» автором, творцом фольклора. Вот памятник Чижику-пыжику на Фонтанке, монетку которому не кидал только ленивый: кажется, эта крошечная скульптура Габриадзе стояла здесь всю жизнь и автор тут уже ни при чем. Своей жизнью давно живет планета Плюк и ее обитатели — чатлане с пацаками, а земляне тем временем самозабвенно сооружают пепелацы (от грузинского слова pepela — бабочка) и гравицапы (цапает гравий). Габриадзе рассказывал, что, подслушав на улице какую-нибудь «народную мудрость» и записав ее, внезапно понимал — автор этой шутки не кто иной, как он сам.
Тем не менее он утверждал: «Я уже зашел в тупик, и дальше мне там нечего было делать, в этом кино. Удерживала лишь большая дружба с Гией Данелией». И пришел в театр — вернее, создал свой. Позднее он скажет: «Театр не дал ни одного святого, но мучеников — тьму». Сам Габриадзе вряд ли стал мучеником, зато прославил своих марионеток на весь мир — его детище побывало на всех мыслимых фестивалях, да и немыслимых тоже. А на родине режиссер получил Государственную премию СССР за спектакль «Осень нашей весны» — о трогательной птичке Боре Гадай, его бабушке Домне и послевоенном Кутаиси. Вообще о своей малой родине Габриадзе мог говорить часами, и «притчи» эти были самыми интересными на свете — Габриадзе был потрясающим рассказчиком. Себя он считал стопроцентным порождением этого города: «Что бы я ни делал, обычно замыкаюсь на маленьком островке своей жизни — Кутаиси. Я прожил там 17 лет, а потом пошел бродить по миру. Но даже когда сочиняю про Париж, все равно это рассказ о Кутаиси». Город своего детства он воспел и в спектакле «Рамона» — о большой и светлой любви двух паровозов. Но визитной карточкой театра стал «Сталинград» — пронзительное повествование о самой страшной битве в истории, рассказанной от лица людей, лошадей и даже муравьихи, оплакивавшей погибшую дочь… В Тбилиси на фронтоне здания театра Габриадзе написано по-латыни: «Пусть слезы у нас будут только от лука». Но на «Сталинграде» зрители все равно плачут и совсем не от лука. В свое время The New Yorker назвал постановку лучшим спектаклем года — наверное, там тоже утирали скупую нью-йоркскую слезу.
«Я не люблю плюющих против ветра и плюющих обратно с ветром и вслед ему», — в свойственной ему афористичной манере высказывался Габриадзе. И не переносил нравоучений: «Никого не учите уму-разуму. Сами научатся как-нибудь. И то, что у вас за ум и разум, — это, может быть, просто опилки от дерева познания». Зато любил саперави, цирк шапито, который называл «нежностью жизни», и Сервантеса. А еще шутил: «Говорят, в раю хорошим людям дают медный таз из-под варенья, чтобы они могли его вылизать. И уши у них все в варенье». Дай, Господи, и Резо Габриадзе его долю варенья.
Источник
