Сергей курехин воробьиная оратория осень
Воробьиная оратория: Семь лет спустя
Интервью Марины Капуро журналу Fuzz, № 1/2-2000.
В январе эпохальное творение души и сердца Сергея Анатольевича Курехина — «Воробьиная Оратория» — вышло в переизданном варианте. С первоначальным, задуманным Сергеем, дизайном обложки, который выполнен художницей Мариной Волковой. Спасибо Благотворительному фонду имени музыканта и Анастасии Курехиной за то, что хранят память о нашем современнике, классике конца XX столетия. Певица Марина Капуро волею судьбы на время записи «Оратории» оказалась носительницей «воробьиного» языка.
— Спонсором была норвежская фирма, которая как раз этот проект и предложила осуществить в музыкальном варианте. Это было связано с экологическими проблемами в Норвегии. Чтобы привлечь внимание к тому, что воробьи почему-то перестали возвращаться в Норвегию. Может быть, это даже такой юмор, не знаю. Вообще, воробей — это, наверное, символ душевности, сердечности.
— В 1992 году я записывалась с Ляпиным на «Мелодии». После нашей смены должен был писаться БГ с Курехиным. Помню, что Борис ходил в красной рубашоночке, босиком. А мы сели в комнатушке с хорошей акустикой прямо на ковровом покрытии. Все музыканты. и среди них оказался Курехин в качестве благодарного слушателя. На радостях стали петь «фирму» — из репертуара Линды Ронстадт, Джони Митчелл — певиц, которых у нас знают только музыканты. Американские баллады. Это довольно сложная концептуальная музыка невероятной красоты, очень выигрышная для голоса. Я помню, что Сергей сидел, слушал благоговейно все эти два часа. Я знала, что тот момент западет ему в душу на всю жизнь. Это было погружение в культуру, безумно любимую нами всеми.
— Уже был готов инструментал. Он пропел мне все, что хотел. Но сначала без слов — просто очень высоким фальцетом. Сергей включил инструментальную фонограмму и стал вместе с ней петь. Я сразу поняла, что партия у него — это точно продуманная мелодия. Меня это поразило. Я его сразу зауважала, потому что думала, что «Поп-механика» — сплошная импровизация. Оказывается, нет, у него есть скелет, а от него уже можно импровизировать. А потом, когда Сергей стал меня «распевать», он вообще оказался дирижером-хоровиком. Он ведь еще заканчивал консерваторию как дирижер-хоровик. Мог импровизировать в любом стиле. Например, в стиле Моцарта. Он точно чувствовал стиль, характер. Он перевоплощался в образ и мог даже сочинять новые мелодии, которых Моцарт не придумывал.
— Он cел рядом, тихонечко и очень тоненько, аккуратненько начал петь. Я сначала даже захихикала, думала, что он шутит. Он же все время всех смешил. Наверное, это шутка, подумала я, сейчас он покажет какие-то ноты и по нотам я буду разучивать. Оказалось, никаких нот нет. Значит, когда он будет пропевать второй раз, это будет уже другая мелодия, он же не может запомнить. Ничего подобного. Сергей еще раз пропевает довольно сложную мелодию, широкую по объему — и точно, как будто по нотам. И я поняла, что у него это выношенная мелодия. Он ее слышал. И я ее тоже должна была услышать, взлелеять, полюбить, оживить. Это произведение оказалось огромнейшего диапазона. Нужно иметь три с половиной октавы голоса. И для того, чтобы сразу вступить в работу, мне нужно было, конечно, распеться. Чтобы дыхание полностью проснулось. Каждую ночь Курехин сочинял «воробьиный» текст. Помню, что даже уже после «Воробьиной Оратории» Сергей так завелся, что ему в голову пришла идея записать со мной какую-то песню с текстом типа «а тому ли я дала», что-то неприличное. Мы безумно хохотали.
Курехин был таким добродушным, так располагал к общению. Работа с ним была настоящим творчеством, на все 100%. В студии он постоянно подпрыгивал, размахивал руками от радости.
Презентация в БКЗ «Октябрьский»
— Норвежцы присутствовали на премьере. Они подарили всем на память серебряные цепочки с маленькими изображениями воробьев. Все было по сценарию. Сергей рассказывал, кто где должен выходить. Казалось, что это полная импровизация. Репетиция была всего одна. Действие должно было совпасть с тем образом, который он предвидел накануне. Был полный зал. Все оказались во власти его обаяния, магии его таланта. Сидели как завороженные. Курехин посылал в зал такое море обаяния и юмора, и ирреального чего-то, что всем казалось — они становятся соучастниками действа. Никто ничему не удивлялся — как будто так и должно быть.
— Это моя самая любимая часть. Когда я ее слышу, то сразу представляю себе некий огромный океан жизни. И маленького воробья, который летит над ним. И по музыке так получается. Внезапно начинают играть мощные инструменты. Со всей жизненной какофонией — материк, материк, материк, все это урбанистическое — и воробей, который мечется в шуме. И вдруг он вылетает, и летит над пространством, над Землей, над океаном огромной глубины. Это уже не просто маленький воробей -птичка превращается во вселенскую душу. В середине контрабасы и виолончели начинают играть на таких низах. Неожиданно все затихает и та же самая мелодия, которая вроде бы была вначале, вдруг она особенно начинает звучать.. Причем там такой текст — как будто это праязык, латынь. Огромные чувства в человеке. Живая Земля с ее огромным сердцем. Ощущается пульс времени. Мне кажется, Курехин именно этого и хотел добиться. Как будто ради этих мгновений, все, что было до того — огромное произведение, и после — опять жизнь, неважно. Там полистилистика — то эпоха Штрауса, то шаманские мотивы. В этой музыке сконцентрированы все времена, но ради одной минуты вечности.
Сальвадор Дали нашего времени
«Воробьиная Оратория» много говорит о жизненном пути Сергея. Это собирательный образ всей его жизни. Воробей — его душа. Мечущаяся и все-таки приходящая к чему-то вечному.
© Н. К.
Источник
